Еще меньшее количество белуг зимует в низовьях Волги, тем более в реках Черноморского бассейна, где также лов продолжается беспрерывно все лето и осень и притом пароходы распугивают рыбу, собирающуюся на зимовку. В Урале нет ни одного из этих препятствий, а потому зимний сон белуги и вообще всей крупной красной рыбы бывает здесь всего глубже, и она покрывается более толстым слоем слизи, т. н. слёном, или шубою, который мешает ей свободно двигаться. В море же, где лед часто взламывается и рыба редко нуждается в свободном притоке воздуха, этот слён, по крайней мере у белуги, вовсе не замечается и последняя ходит и даже кормится здесь круглый год. А так как главную пищу белуги, как и прочих крупных осетровых рыб, составляют раковины, то ясно, что молодая рыба должна держаться около устьев реки, где раковины мельче и имеют более тонкую скорлупу, нежели на больших глубинах открытого моря.

Кроме раковин, белуг, как рыб хищных, привлекает также та масса проходной белой рыбы — воблы (каспийская плотва) и бешенки (астраханская сельдь), — которая зимует в открытом море. По-видимому, белуга не ест в море только в декабре и январе, да и то не всегда, так как даже на ятовях, т. е. в реке, в желудке ее находят еще не переварившуюся пищу. По Северцову, она начинает кормиться в феврале, после первых взломов льда, но еще там, где зимовала; в «тамаке» — желудке белуги — находят тогда исключительно бокоплавов — мелких рачков, раковины, иногда уток, зимующих на Каспии, — б. ч. т. н. лаек (Harelda glacialis); в это же время они пожирают новорожденных тюленей. Но затем главную пищу белуги составляет вобла, огромные косяки которой входят раннею весною в Урал и Волгу — в первый иногда в конце февраля. Следом за ней идут к морским берегам, играя на поверхности, стайки белуг, входят в реки, а иногда уходят под лед. Этот называемый белужий беляк замечается в Волге б. ч. в марте; главный ход белуги здесь около Благовещения, в Урале же значительно ранее. Вслед за воблой белуги уходят под лед реки и продолжают подыматься все выше и выше, сначала под самой поверхностью льда, так что трутся об него спинными жучками, но затем, по вскрытии, идут уже более по дну.

Вообще белуга входит в реку раньше прочей красной рыбы, и этот факт, в связи с необычайною прожорливостью ее, объясняет, почему она в противуположность прочим осетровым не ест, только когда торопится выметать созревающую икру, так что пост ее сравнительно непродолжителен.

Около того же времени вместе с беляком, который, судя по всему, состоит исключительно из молодых рыб, однако не менее (?) 2 аршин и 1? пуда веса, трогается и уцелевшая на речных зимовьях более крупная белуга, которой, таким образом, приходится выметывать икру выше, нежели молодой. Многие факты положительно говорят в пользу, того мнения, что чем крупнее белуга, тем далее она подымается. Быть может, это обусловливается тем обстоятельством, что крупная рыба вообще нерестится позднее и половые продукты ее созревают в больший промежуток времени.

Это явление, в свою очередь, объясняет нам некоторое разногласие в месте нереста как белуги, так и вообще всей красной рыбы, за исключением стерляди. По мнению уральских казаков, большинство белуг, осетров и севрюг мечут икру в самом море; того же мнения отчасти придерживается и сам академик Бэр. Но не камыши и тростники, не каменистые отмели морских прибрежий составляют главное место нерестования красной рыбы, даже не выбойные места побочных русл Урала, где дно очень неровно, много корней и растет тростник, как полагает Данилевский, а глубокие и быстрые места реки с каменистым или хрящеватым дном — т. н. гряды, в Урале же, по свидетельству Северцова, красная рыба мечет на твердых глинистых плитах с лежащей на ней галькой из той же плиты, а такое дно встречается больше у яров, откуда сваливаются глыбы плотной глины. Нерест красной рыбы у берегов моря, в култуках, ложных устьях, что всего чаще замечается в низовьях и устьях Урала, изобилующего последними, есть явление исключительное и зависит от того, что молодая рыба плутает в многочисленных протоках реки и лабиринте островов и поневоле мечет икру в местности, вовсе для того непригодной и им несвойственной. Камыш, корчи, стало быть, по необходимости заменяют камни и помогают красной рыбе выпустить икру. Если же рыба не найдет себе и этих условий, в таком случае она вовсе не мечет икры, и последняя начинает всасываться организмом. Вероятно, поэтому более старая и опытная рыба входит в реки еще задолго до нереста — летом и осенью.

Настоящие нерестилища красной рыбы в Волге начинаются, по-видимому, у Каменного Яра, немного выше Сарепты, в Куре — в 500 верстах от устья, в Урале — немного выше Гурьева. Всего же ближе находятся эти местности в Дону (в 30 верстах от устьев), вероятно Днепре и Днестре, откуда само собою следует, что красной рыбе и незачем подыматься очень высоко.

Несмотря на свой ранний ход, белуга мечет все-таки несколько позже осетра, хотя срок нереста ее и неизвестен с точностью. Во всяком случае, она мечет икру довольно продолжительное время, быть может около месяца; в Волге, всего вернее, в течение всего июня [204] ; в Урале нерест ее начинается, по-видимому, в мае.

Как производится самый процесс нереста — на это существуют только предположения. Известно только, что белуги часто выпрыгивают во время нереста, что делают с водимою целью облегчить выход икры, а главное, освободить яйца из мешочков. Но, с другой стороны, краснота брюха нерестящихся белуг и прочей красной рыбы показывает, что эта цель достигается исключительно трением о камни. Очень может статься, однако, что это трение о каменистое ложе, чему способствует твердость и величина брюшных [205] жучков, служит только для рытья ям в камнях, которые они, как полагает Бэр, выкапывают подобно некоторым лососевым рыбам. Что же касается самого процесса нереста у красной рыбы, то Северцову говорили, что во время выхода икры из тела самки самец трется об нее и выжимает из себя молоки. По Михайлову, красная рыба трется «тешка об тешку» [206] .

Икра белуги, да и всей прочей красной рыбы, выпускается непременно в несколько приемов и, по всей вероятности, большими клубками. На последнее указывает одно наблюдение, сообщаемое Данилевским со слов уральских казаков. Масса икры белуги громадна, несмотря на то, что она вообще имеет довольно значительную величину, именно почти с горошину. Но так как, по свидетельству Бэра, величина икры красной рыбы постоянна и не зависит от возраста, с другой стороны, имеются вполне достоверные сведения, что из 70-пудовой белуги вынимают более 20 пудов икры, то оказывается, что эта рыба принадлежит к самым плодовитым рыбам. По всей вероятности, самые большие экземпляры ее заключают в себе до десяти миллионов яичек, если не более, и вес икры у них относится как 1:4, даже 1:3?; у более мелких как 1:5.

Казалось бы, что при такой необычайной плодовитости белуга должна быть гораздо многочисленней всей прочей красной рыбы, но на деле выходит совсем иное, и количество пойманных белуг далеко ниже количества стерлядей, осетров и севрюг. Это, однако, легко объясняется тем обстоятельством, что по своей величине весьма немногие особи этой рыбы успевают избежать сетей и прочих рыболовных снарядов, да и эти уцелевшие белуги, не найдя вовремя надлежащего места для нереста, нередко не выметывают икры. Последняя, в свою очередь, подвергается многим случайностям. Без сомнения, на грядах, где течение так быстро, что весной не только сносит все мелкие частицы дна, но даже заваливает драгу камнями, как показали это опыты Бэра, громадное количество неоплодотворенной икры сносится вниз, частью раздавливается, так сказать, растирается между камнями. То же ожидает и зародышей, даже молодь, а затем сколько еще опасностей ожидает последнюю в то время, когда она начинает кормиться на более мелких местах, затем когда скатывается в море, и, наконец, в самом море. Мы не будем очень далеки от истины, если примем, что только %00 белуг, входящих, напр., в Волгу, успевает выметать икру и что из ста тысяч икринок вылупляется и входит в море только один малек [207] . Но и здесь эти немногие рыбы, оставаясь в течение многих лет, погибают от различных случайностей, делаются добычей взрослых, попадают в сети, так что навряд ли одна десятая их достигает зрелости и входит в реку.